(Из архива; от Захара)
БЕЗ ПРЕДЕЛА
Чувство Родины — иррациональное, по здравому размышлению — вроде бы и ненужное. К чему любить что-то мрачное, суровое и неустроенное, если можно любить солнечное, прибрежное, мирное?
А можно любить и то, и другое, и третье — но нигде не закрепляться, не пускать корни, а катиться, как перекати-поле, под любым ветром в любую сторону.
Человека, который не имеет чувства Родины — то есть не разделяет твоих кровных, почти мучительных чувств к тому месту, где ты родился, — обвинить ни в чём нельзя. Он просто этого не чувствует, в чём он виноват? Его Родина — он сам, или его подружка, или её дети, или их родители — им достаточно. Здесь нет никакого сбоя системы — люди не могут быть одинаковы, кто-то рождается странником, кто-то растёт как дерево. Деревья не летают.
Сбой наступает тогда, когда человек, лишённый чувства Родины, в этом не признаётся, но, напротив, выдаёт себя за радетеля твоей земли. И говорит: «Я тоже такой же патриот, как и ты, я тоже здесь живу — но вглядись сам: что тут любить? Здесь грязь, здесь скука, здесь тоска, здесь нечему радоваться и некого уважать, прошлое — отвратительно, будущее — ничтожно, национальные привычки — чудовищны, национальные герои — ужасны, берёзы наши — некрасивые, реки наши — холодные, моря — ледяные, солнце над нами стылое, да и хлеб на деревьях растёт невкусный… или где он там растёт?.. В общем, какой стыд, боже мой, какой стыд! Здесь надо всё, во-первых, заасфальтировать, во-вторых, всем необходимо покаяться, в-третьих, пространства слишком много, мы с ним не справляемся, надо передарить его соседям. Может, хоть тогда выйдет толк, хотя тоже вряд ли».
Негативизм, скептицизм, саркастическое отношение к любому предмету — будь то человек, чужая религия или целая страна, — очень привлекательны. Человек мал, человек слаб, человек зачастую глуп — вытирая о что-то ноги, он становится как бы выше этого предмета, смотрит на него снисходительно и радуется себе, своему уму, своей смелости и честности. Особенно честности, смелости и уму. Другие боятся сказать про ничтожное прошлое, кривые берёзки и необходимость асфальта — а он нет, он вот каков, он таков, он говорит и снисходительно улыбается: как, дураки, вы этого ещё не поняли, дураки, но это же очевидно, дураки.
Чувство Родины не исключает трезвого взгляда на вещи, но в итоге оно начинается с того, что… Нашёл ты себе щенка или котёнка — более гнусного создания и придумать невозможно, кривое на один глаз, хромое на три ноги, полно разнообразной живности, живущей на нём, и ясно, что эта живность его переживёт, потому что само оно явно нежизнеспособно. Нежизнеспособно — но сразу стало так дорого тебе, что ты сначала моешь его в тазике с тёплой водой — а оно ещё и пищит невыносимо, и царапается своими хромыми ногами. А потом ты едешь в битком набитом автобусе и везёшь это маленькое, но хотя бы уже отмытое чудовище неопределимого пола к ветеринару, а оно всё пищит и норовит вылезти из коробки, в единственную щель высовывая то лапку, то нос, то вглядываясь в просвет сумасшедшим глазиком. В очереди на тебя не без презрения смотрят обладатели дога, удава, королевского попугая, бирманской кошки и орангутанга, но ты держишь стать и уверен в своей правоте. И ветеринар вправляет все эти хромые ноги, и даёт мази, и качает головой: всякое он лечил, но такое — впервые. Но ты-то знаешь, что у тебя лучший в мире котёнок, или щенок, или, чёрт его знает, суслик, — объективно, неоспоримо, непобедимо.
…или с того начинается чувство Родины, что ты вовремя, едва научившись врать и хитрить, бежал из своей деревни, втайне молясь, чтоб никогда сюда не возвращаться — в эту бесцветную муку, в эту извечную работу, в эту грязь, которая подсыхает в июле, — но в конце августа снова понемногу возвращается в своё привычное состояние, потом исчезает под снегом к декабрю, но в феврале, при первой же оттепели, снова вылезает наружу: о, эта непроходимая, вечная, непобедимая грязь, грязь, грязищ-щ-ща.
И ты перебираешься в город, и ты карабкаешься там вверх, как по отвесной стене, и ты закрепляешься там на первом рубеже, всего в метре от земли, и можно спрыгнуть обратно, затаиться там, закопаться, но ты взбираешься на следующий рубеж, и потом ещё на один — и вот случилось чудо: ты впервые летишь за море, или даже за океан, и там ложишься в песок, золотой песок — и сыплешь на себя золотым песком, и думаешь: я смог.
Но потом, взяв уже не помнишь какой рубеж и гладя по голове своё чудесное чадо, вдруг понимаешь, что завтра ты повезёшь его не к золотому песку, а в ту… нет, уже не грязь — а в то огромное счастье, где, рождённый на белый свет, ты прокатился в солнечном колесе своего детства.
И ты жмёшь на газ, и ты подмигиваешь сыну или дочке в зеркало заднего вида: сейчас ты увидишь, сейчас ты узнаешь.
И происходит чудо: вдохновлённое твоим вдохновением дитя, заражённое твоим восторгом, — оно находит эти заросли лопухов совершенно упоительными; что там горы «Властелина колец» и планеты «Звёздных войн» — лопухи! Лопухи — это жизнь! Полынь! Чертополох! Прочие вредные растения, сорняки! Сосны стремятся в небо. Если смотреть на них лёжа — они выглядят как космические корабли, которые взлетают, взлетают, уже улетели. Уж переполз дорогу. Или гадюка? Он (или она?) живёт в нашем старом подвале, который уже обвалился, в который едва можно зайти. Но ты разберёшь эти завалы, ты укрепишь эти стены, ты вернёшь этому подвалу тот самый вид, который помнится тебе с того дня, когда бабушка вынесла оттуда самое удивительное в твоей жизни варенье — кажется, из арбузных корок. «Папа, тебя не укусит гадюка?!» Пусть гадюка боится, чтоб мы не укусили её, — мы вернулись на Родину: лучшее место на земле.
Пространство Родины ширится, увеличивается, взрастает. Родина именно что «начинается» — она не должна оборваться в начале.
Тёплый живот матери — когда ты слышишь её голос изнутри и обитаешь в тёплой воде — первая Родина. Колыбель — вторая. Двор и первая освоенная тропка до ближайших качелей — третья. Поднимаешься на качелях и видишь, что Родина есть даже в со седнем дворе. Какая большая Родина! Родина — отцовская рука. Родина — твоя женщина. Родина — твои дети. Родина — кладбище твоих близких. Родина — твоя речь, твой язык, в котором слышны голоса всех твоих предков. Родина — это когда ты услышал песню «Ты жива ещё, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет…» — и понял, что если не отвернуться в сторону, то все увидят твою слезу — откуда она взялась, ты же её не звал.
Родина — твой бережок, с которого ты ловишь свою рыбку, не золотую, а простую. Но если Родина — только это — бережок, твоя случайная слеза, головёнка твоего ребёнка, — может быть, ты не слишком далеко ушёл из колыбели, от своего двора?
Люди, которые хвалятся тем, что им много места не надо, они довольны тем, что приобрели в кредит, — они чем хвастаются? Своим маленьким горизонтом? Что вы там приобрели в кредит? Холодильник, шубку, стиральную машину? Может быть, теперь стиральная машина — твоя Родина? Никто не против и такого варианта, но не возводите свой маленький горизонт в закон, в идеологию. Это ваш личный закон, ваша личная идеология: живите с этим законом внутри и никому его не показывайте. Но иногда тихо, не подавая виду, попытайтесь отдать себе отчёт, что та нефть, тот газ, те алмазы, тот лес — всё то, что создало наше хоть какое-то благополучие, определило наши победы и в итоге даровало нам жизнь, — всё это пришло к нам оттого, что здесь обитали люди с другим чувством Родины.
А именно: с необъятным чувством необъятной Родины.
И если ты отдашь себе в этом отчёт хоть на минуту — потом, в какой-то момент, когда ты полетишь по маршруту Нижний Новгород — Владивосток, в чистом небе, глядя вниз — час, и два, и три, и четыре — ты увидишь тайгу, и тайгу, и тайгу, которая не кончается, и однажды или дважды — свинцовую плеть первобытной реки — и неожиданно осознаешь: это тоже твоё, это всё наше, и это, Господи, невозможно: ведь когда-то всё это пространство прошёл русский человек пешком.
Пешком!
От горизонта — до горизонта, от горизонта — до горизонта, от горизонта — до горизонта — и так пока не кончилась земля.
Наша Родина такова, что не хватит жизни её обойти. Зато есть целая жизнь, чтоб осмыслить её непостижимость.
Родина начинается и не заканчивается.